Трудное счастье мое

Народная артистка России Светлана Крючкова — о смысле жизни, сцене и любви
Талант — это банковский кредит, говорит она. Вообще, Светлана Крючкова, у которой на днях — красивый юбилей, умеет гениально вести свободный монолог. О самом сокровенном — честно и без театральных пауз. Поэтому никаких вопросов. И выбор тем — исключительно за ней.

Про уважение
Вся ситуация, которая сейчас возникла из-за коронавирусной инфекции, лишний раз меня убедила в том, что я живу правильно. Когда объявили пандемию, люди попали в самоизоляцию, многие начали по этому поводу страдать. А для меня не изменилось ничего. Оказалось, что мой образ жизни и называется «самоизоляция», просто я об этом не знала. И началось это сразу после смерти Георгия Александровича Товстоногова… Я тогда ушла из театра на три года, и не только потому, что родила ребенка — мне просто перестали давать роли в театре. Я перестала быть нужной театру.

С той поры стала надеяться только на себя и научилась работать в одиночестве. Сама начала создавать свои программы, в разное время они были о разном, но я никогда не переходила красную черту низкопробщины. Даже в лихие годы перестройки я не скатилась до кабацкого репертуара, сделала серьезную песенную программу на стихи Юнны Мориц. И с ней выступала, в том числе и в ресторанах.

Когда я делала поэтические программы, мне говорили: «Зачем, кому это надо?» Я всегда отвечала: «Придет время, и опять вспомнят, что именно этим мы живы». И смотрите: сегодня артисты, которые никогда не читали стихов, вдруг стали их читать по телевизору. Другое дело, как они читают…

Потому что нет же опыта, они этим не занимались. Вдруг снова стали петь советские песни, которые я давно пою со сцены. Каждый год я делаю программу «Юбиляры нынешнего года». Это любимые советские песни. Залы поют их вместе со мной.

Почему я ушла в поэзию, а не в сериалы? По одной причине: хочется смотреть на себя в зеркало с уважением.

Про обиды
Отец моего старшего сына, Юра Векслер, был выдающимся оператором. Мне было двадцать пять лет, когда я в Ленинград переехала и мы стали жить вместе. Я смотрела на мир Юриными глазами.

Есть ли у меня на него обиды? Я вообще не храню обиды, никогда. А ему я благодарна за все! Юра был моим духовным отцом, он меня сформировал. Благодаря ему я попала в совершенно другую среду. Векслер же родился в 1940 году, значит, те, с кем он работал, были рождены до войны либо в войну.

Это были люди другой, неведомой мне формации. Мы часами сидели за столом, и смысл этого застолья был не в выпивке и закуске, а в разговорах. В силу молодости я не знала о том времени, о котором они говорили. Я не очень понимала про те реалии. Хотя уже читала Гладилина, Солженицына, слушала Галича и пела его песни. Окуджаву пела — это разрешалось…

Они комментировали новые фильмы, спектакли, книги, не просто комментировали, а все с анализом разбирали. Могли спорить, какие строчки у Пушкина в начале, а какие потом. Однажды Юра со вторым режиссером подрались, кого-то они не поделили из писателей. Один сказал, что Хемингуэй — хороший писатель, другой- что плохой. Эмоции были такие!

Про Никиту Михалкова
Кто для меня Никита Михалков? Учитель и друг. Помню, как он приезжал в Ленинград снимать «Обломова» и мы ходили на съемочную площадку. Это было невероятно интересно: Никита ведь гениальный режиссер! И кстати, гениальный артист. Ведь об этом молчат, но это правда.

Именно Никита начал создавать на площадке такую атмосферу, которая для нас была совершенно непривычной: у него все ходят во время съемок в мягких тапочках, как в музее. Говорят тихо, шепотом, а не орут перед лицом артиста, как это делают сейчас. Как он работал с артистами! С юмором, с любовью, у него к каждому был свой подход. Вот как Михалков мог разглядеть во мне, что я это могу? До сих пор для меня загадка. Вещи, которые он говорил, я запомнила на всю жизнь. Например, что очень важно биологическое состояние персонажа, в котором он находится.

А еще он говорил: «Что получилось, то и хотели». Он искусство всегда сравнивал с любовью. Режиссер и артист — это два голых человека в закрытой комнате. Если они не будут друг с другом абсолютно свободны, искренни и открыты, «ребенок не родится». Роли не получится. Все должно происходить на тончайшем уровне понимания, только тактильное, только то, что чувствует твое нутро, твоя душа. И тогда это будет нежно, и тогда это будет глубоко. Это будет нечто такое, чему названия нет, и земля уходит из-под ног. Вот так должны работать режиссер и артист. Только такой уровень понимания. Другое мне неинтересно.

Про талант
Талант — это банковский кредит: если не будешь отрабатывать проценты каждый день, его у тебя заберут. Это такая плата, ты должен работать. Работать честно…

Знаете, к чему я пришла? Теперь никто никогда не узнает, что у меня творится в душе. Я вышла на работу — никого не касается, какое горе у меня и какая боль меня грызет, начиная от физической и заканчивая душевной. Я это не проявляю. Это не имеет отношения к моей работе, и никакой другой человек не обязан терпеть мое дурное настроение.

Только коту своему могу рассказать. И то не жалуюсь, он всегда радость мне приносит. Сыну младшему могу сказать, потому что мы с ним рядом все время находимся. И трем подругам, которые у меня есть. Я говорю о настоящих подругах. Но я это делаю все реже и реже.

Не принимаю людей, которые приходят на работу и начинают: у меня такое горе, у меня такое случилось… Меня Товстоногов приучил к этому. Помню, Юру Векслера увезли в четыре утра в реанимацию с инфарктом, я в 11.30 играла… Улыбалась, и смеялась, и пела на сцене. Уходила за кулисы, у меня слезы лились градом. Но зритель этого не знал. Это то, чему научила меня моя профессия. Вообще, профессия человека деформирует. Не в плохом смысле, очень часто даже в хорошем. Но она меняет нас. Она меняет артиста. Если бы я была не артисткой, я была бы другим человеком, более жестким.

Про счастье
Самые счастливые периоды моей жизни? У меня таких было два. И оба раза, когда я была беременна. Весь мир был во мне. Если это на первом месте, то на втором по ощущению счастья — это Школа-студия МХАТ. Все эти четыре года познавания профессии, общение с потрясающими мастерами.

А сейчас я бываю счастлива, когда выхожу к зрителю, когда слышу от людей: «Вы помогаете жить». Это правда. Еще — когда вижу своих внуков. Моменты счастья есть. Без них жить нельзя.

У меня дома есть сауна, и когда я развелась с последним мужем, то, идя в сауну, однажды обронила своему коту: вот, Мурский, мама дожила, не с кем в сауну сходить… Он встал и пошел за мной. Теперь ходит со мной в сауну постоянно.

«Профессия человека деформирует. Не в плохом смысле, очень часто даже в хорошем. Если бы я не была артисткой, была бы другим человеком, более жестким
…Меня сейчас дети из-за моего веса называют шарик. Я правда шарик. На длинной веревочке. Одно время Саша (бывший муж Александр Молодцов. — Прим авт.) был тем «грузом», который этот шарик держал на земле. Потому что если бы не он, я бы улетела куда-нибудь. Я бы не выдержала этой жизни.

Сегодня этот шарик держат уже несколько рук. Это мой младший сын, в первую очередь потому, что он со мной. Это, как ни странно, еще и лапки моего кота, который спас мне жизнь. И это не фигура речи. Он нашел то, что врачи не смогли найти — пятнадцатисантиметровую опухоль. Томографы ее не видели, а кот нашел и дал понять, что она есть. И если бы не он, то в 2015 году я бы закончила свою жизнь. Старший сын Митя, его жена и мои внуки тоже держат меня в этой жизни.

Про синий лен
Я настоящая бульбашка. Больше всего на свете я люблю картошку: могу есть ее утром, днем, вечером и даже ночью. Вареную, жареную, запеченную. Любую. Папа-то у меня белорус, и у меня, наверное, генетически эта любовь передалась. Я очень ярко запомнила, как в детстве была на папиной Родине. Это Гомельская область, Жлобинский район, там есть хутор, на котором жила одна из пяти отцовских сестер. Мы жили у тетки Лиды. Мне было лет шесть, но я до сих пор глазами помню поле льна, море голубых маленьких цветочков… Еще помню, как брат с сестрой ходили на болото, резали торф. А я торф не резала, я все время им рассказывала разные истории, и тетка Лида меня за это освободила от тяжелого физического труда. Запомнила пыльную дорогу, пыли на ней было по щиколотку, она была теплая… Поэтому, когда слышу слово «Беларусь», у меня в душе разливается тепло. Мое образное мышление сразу же рисует перед глазами белорусские хатки, прохладные комнаты и их запах.

Вместо эпилога
Чего хочется от жизни? Здоровья. И чтобы у детей все складывалось хорошо. А артистка Крючкова всегда хочет работы — новой, интересной и глубокой.

У меня сегодня нет родительского дома, но есть сцена. Там мне лучше всего. Когда я стою на сцене — это для меня время счастья. Мне там не надо кричать, чтобы меня услышали. Мне не нужно беспокоиться, поймут меня или нет. Я могу на ней нежно существовать. Неторопливо, несуетливо. И говорить на самом деле о том, что меня действительно волнует, и при этом чувствовать, что это так же волнует и людей, которые сидят в этом зале. Я уже давно со своим зрителем соприкасаюсь сердцами. Хочу, чтобы как можно дольше продолжалось это касание наших сердец.

Текст: Александр Ярошенко